Последние росписи александра соколова остались на земле дияшевской. Мастер от бога Иконописец александр соколов иконы

1 марта в Москве, в церкви Живоначальной Троицы в Хохлах, простились с талантливым иконописцем Александром Соколовым, который стоял у истоков возрождения иконописной традиции в современной России. Cороковой день его преставления пришелся на Праздник Благовещения.

Имена иконописцев обычно не очень известны широкой публике. Их творения люди могут увидеть разве что на выставках. В храмах же прихожане не всегда обращают внимание, кто авторы икон, которым они молятся. Но одно творение Александра Соколова сегодня известна широко, и не только в России. Это образ Божьей Матери «Неупиваемая Чаша», находящийся в Высоцком монастыре города Серпухова. Новый образ, написанный взамен утраченной в советское время стариной чудотворной иконы, тоже вскоре обрел славу чудотворного, о чем свидетельствуют многочисленные подвески у иконы. Александр Соколов написал ее, когда ему было всего 33 года. Но к этому времени он был уже иконописец со стажем, писал иконы более 10 лет.

Александр Соколов родился в 1959 году в Москве. С детства любил рисовать, учился в Московской художественной школе при Академии художеств, затем — на отделении реставрации МГХПУ им. Строганова. По окончании работал во Всероссийском художественно-реставрационном центре им. Грабаря.
Крещеный с детства, он воцерковился в 16 лет, а в 21 год по благословению своего духовника о. Анатолия Яковина начал создавать иконы. Первую написал для маленькой деревянной церкви св. мученицы Параскевы села Пятница (Великодворье) Владимирской области, где и служил о. Анатолий.

Затем он работал в Свято-Даниловом монастыре вместе с о. Зионом (Теодором), в Высоцком Серпуховском монастыре, в Иоанно-Богословском монастыре под Рязанью и т.д. За свою, в общем-то не очень долгую, жизнь Александр Соколов написал множество икон и создал немало росписей в храмах Москвы, Подмосковья и десятков городов и монастырей России. Занимался мозаикой и ювелирным делом. Александр Соколов писал для храмов Сибири, Марий-Эл, Башкирии. Нередко приглашали его и в другие страны, он работал в Польше, Японии, Америке, Германии, на Кипре, на Сицилии.
Александр Соколов часто принимал участие в иконописных выставках, начиная с самой первой, организованной еще в 1989 году в Знаменском соборе Зарядья в Москве, вскоре после юбилея Крещения Руси. Его работы выставлялись по всей России и за рубежом. Он был мастером от Бога, из первого ряда современных иконописцев.

Иконы, фрески - все, что бы ни писал Александр Соколов, отличается ярко выраженным авторским стилем, строгой каноничностью и невероятной духовной концентрацией. Особенностью стиля мастера, всегда узнаваемого, является очень точный и свободный рисунок, изысканный теплый колорит, тщательная выстроенность композиций и глубокая богословская осмысленность каждого сюжета. Его образы всегда возвышенны, молитвенны, эмоционально насыщенны. Он не признавал формально написанных, бездушных икон (к сожалению, таких в современной практике не так уж мало), а духовность понимал не как отсутствие эмоций, а как глубокие чувства - любовь, покаяние, сострадание, боль, радость. Именно поэтому его работы так трогают зрителя, побуждая к молитве и размышлению о бытии.
Александр Соколов помог стать настоящими иконописцами многим художникам. Он охотно делился с коллегами всем, что знал и умел, касалось ли это технологии или художественной техники, решения образа или даже просто житейских вопросов. Можно с уверенностью сказать, что он был не только хорошим мастером, но и мудрым человеком, общение с которым, как говорили св. отцы, есть подлинная духовная школа.

У Александра Соколова была прекрасная крепкая семья. Со своей женой, талантливым художником, они познакомились еще в художественной школе, когда им было по 15 лет. С тех пор их любовь только крепла и углублялась. У них четверо детей и трое внуков.

Нередко от его друзей приходилось слышать, что Саша — счастливый человек, щедро одаренный Богом, Который дал ему все: талант, любовь, добрый характер, невероятную трудоспособность. Александр Соколов был не только щедро одарен, но и не менее щедро сеял и сторицей собирал урожай, умел раздавать и делиться всем, чем наградил его Господь. А, главное, он служил своим талантом Богу и Церкви. Даже в последние дни, съедаемый стремительно развивавшейся болезнью, он писал икону.
Его болезнь была хотя и тяжелой, но не продолжительной. Он умер, причастившись, с молитвой на устах. Его отпевали в день Торжества православия, когда Церковь вспоминает защитников иконопочитания. А сороковой день пришелся на праздник Благовещения.

Александр Михайлович Соколов

Родился в 1959 г. В 1972–1978 гг. обучался в Московской художественной школе при Академии художеств. Учился в Московском высшем художественно-промышленном училище (бывшее Строгановское) - ныне Московская государственная художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова. Участвовал в восстановлении Свято-Данилова монастыря. Участвовал в росписи храмов вмц. Параскевы в с. Пятница Владимрской обл., Св. Иоанна Богослова в Москве, деревянного храма в с. Сукава Японии, а также храмов в США, Польше. Преподавал иконопись в России и в Японии. Живет и работает в Москве. Женат на художнице Марии Вишняк, четверо детей.

Пусть цветут сто цветов

Я исповедую принцип председателя Мао: пусть цветут сто цветов. Выбирать, считаю, не стоит: дух дышит, где хочет, - отвечает художник на вопрос о том, какая иконописная манера ему ближе. – Знаменитый реставратор Адольф Овчинников как-то сказал: «Когда мы только начинали работать в реставрации, нам подавай только домонгольский период, а теперь извиняемся перед 18 веком».

Настоящие образы встречаются в разные времена. Так же, как и некачественные. Я один раз видел икону, написанную Феофаном Затворником, – это кошмар, отсутствие вкуса! Поражает контраст между его высоким духовно-аскетическим опытом в литературе, в его жизни, и художественной нечуткостью в иконописи.

Все ругают копирование образцов. А как писать? Как найти путь, чтобы не уйти только в «реализацию я», либо – безличное копирование?

Думаю, что лучше, конечно, человеку сидеть и копировать иконы и зарабатывать деньги, чем писать противоположного свойства предметы. Все-таки это как-то приобщает к Церкви.

По большому же счету тиражирование, копирование – это очень плохо, поскольку снижает и уровень требований к иконе, и искажает ее понимание.

И вообще, главная беда современного церковного искусства – невзыскательный вкус заказчиков, потребителей. Им главное – размер, сюжет. От иконы никто не ждет того, чтобы она была Божественным образом. Редких настоящих ценителей - священников, епископов – можно по пальцам перечесть, а потому они не могут оказывать серьезное воздействие на печальную ситуацию.

Процветает производство предметов культа, а церковное искусство - сакральное, духовное – остается уделом маргиналов.

- Маргиналов – в каком смысле?

Церковное искусство, с одной стороны – элитарное: по определению, человек должен много знать и понимать. С другой стороны – маргинальное. Это удел тех, кто точно не будет «хозяином жизни». При этом церковное искусство открыто всем, но не всем нужно.

- Как же иконописцу не стать «штамповщиком?

Когда я решил, что мне надо креститься, наш друг семьи, философ, исследователь античной философии, позвал меня к себе. После серьезной беседы он сказал: «Ну ладно, крестись!» На мое насмешливое «спасибо» заметил: «Не смейся. Понимаешь, ситуация бывает такая, что люди, приходящие в Церковь, думают, что они купили билет и сели в поезд, а дальше можно быть спокойным, что до конечной станции тебя довезут. Такая установка неприемлема».

Божественная гармония

- Когда Вы первый раз сознательно увидели икону?

Мне было лет 14-15, я учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств. Она тогда находилась в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. Помню свои ощущения, когда входил в зал, где висел Звенигородский Спас Рублева: мурашки по телу. Безо всякой экзальтации, на которую, наверное, не способен совсем, я чувствовал свет, исходивший от иконы и воспринимал ее именно как Явление.

А незадолго до этой встречи я прочел Библию – по порядку – сначала Ветхий Завет, потом – Новый. Библию, напечатанную на тонкой папиросной бумаге, привезла из-за границы тетя.

А в 16 лет – крестился. Была, видимо, юношеская тоска, необходимость понять смысл жизни. Причем в острой форме: если нет смысла, то зачем жить? Это происходило не только со мной: что-то было в атмосфере, заставляющее людей искать выход из совершенно бессмысленной действительности. Потом я много встречал людей моего поколения (мне 52 года), которые в это время пришли в Церковь.

Крестившись, я стал задумываться о том, что надо бы попытаться написать икону. Но до окончания школы не успел. Потом пошел в армию, а точнее, во флот. В ноябре 1980-го демобилизовался и сразу же женился. А в декабре написал первую икону (доску для нее заготовил еще на службе). Это был список иконы святой Параскевы из Покровского собора на Рогожском кладбище. Икона не сохранилась, зато вторая - «Не рыдай, Мене, Мати» - хранится у нас дома.

- Что для Вас иконопись?

Сначала было ощущение от встречи с иконой. Хотелось знать больше, понять. До осмысления, что такое икона, было еще далеко.

Только в процессе работы, спустя какое-то время, я стал думать, как иконопись внутренне связана с жизнью Церкви, с христианской философией. И вот только теперь мое понимание, что такое икона и для чего она, только-только начало формироваться.

Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и людям, а просто – путь. Аскетическая практика. Человек может заниматься формированием своей собственной души, выполняя какое-то делание.

Не хочу никого обижать, но часто люди, занимающиеся иконописью, производят предметы культа. С благородной целью – украсить храм, дать людям средство для молитвы и, что тоже достойно, на мой взгляд, заработать денег себе на жизнь. Но в идеале, это все должно быть второстепенным.

А главная цель – формирование собственной души. Если человек занимается церковным искусством, он настраивается на Божественную гармонию.

Учителя

- Где учились и у кого?

Главный учитель - мой духовник и духовник супруги Марии Вишняк отец Анатолий Яковин, который служил в деревне Пятница Владимирской области. Он погиб десять лет назад. Для меня, как и для многих иконописцев, он был знатоком номер один в области древнерусского церковного искусства, понимал и ценил его.

Причем сам отец Анатолий не был художником. Но он так обустроил свой деревянный храм (построенный, кстати, в 1925 году, в момент гонений на Церковь), что для меня это сейчас – эталон внутреннего убранства церкви. Там работали многие современные иконописцы. В том числе и я имел такую счастливую возможность.

Отец Анатолий мне всячески помогал, поддерживал. Когда мы с женой только поженились, у нас ничего не было: ни жилья, ни денег, ни работы. И отец Анатолий давал мне работу - писать списки с икон - причем обязательно интересную, творческую,чтобы думать о том, что ты делаешь, понимать.

В обучении технике мне в свое время очень помог человек, ныне покойный, иконописец Борис Андреев. С ним меня познакомила тетя, та самая, что привезла мне Библию… Тетя вообще в моей жизни сыграла большую роль. Она меня когда-то в художественную школу отвела, а потом, когда я решил креститься, проконтролировала, чтобы все было сознательно и осознанно. Хотя сама еще была тогда некрещенная.

Борис Андреев был в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря реставратором и полуподпольно писал иконы. В те годы еще существовала статья в УК «Производство предметов культа» (4 года с конфискацией имущества), оставшаяся от 20-х годов, хотя на практике в 70-80-е годы она не применялась.

Я тоже начал работать в центре Грабаря. Сначала, месяц, агентом по снабжению, а затем - в библиотеке, хранителем музейных экспонатов. Помогал организовывать выставки, нечто вроде «Плакаты первых пятилеток». Главное, у меня была возможность пользоваться библиотекой центра Грабаря, где было много интересных материалов, в том числе даже не опубликованных, в машинописном виде, переводы книг по технике средневекового искусства, по иконописи.

В центре Грабаря работал и работает Адольф Овчинников, разработавший доскональную и правильную технологию иконописи. Он еще в то время большое внимание уделял и тому, что в сакральном искусстве всем технологичным процессам необходимо придавать особый смысл.

Год я проработал в центре Грабаря, потом поступил в Строгановку, где меня учили реставрации, технологии, копированию. С благодарностью вспоминаю замечательного педагога-технолога, художника-монументалиста Александра Александровича Комарова, автора грамотного учебника по монументальной живописи.

Два года учебы дали мне очень-очень много. Можно было продолжать учиться и дальше, но в 1983 году Церкви вернули Свято-Данилов монастырь, его начали восстанавливать и туда Патриархом был направлен знаменитый иконописец отец Зинон (Теодор). И я год проработал с ним в Свято-Даниловом монастыре.

Если брать учителей в жизненном, духовном плане, кого назовете?

Опять же – отца Анатолия. После его смерти мы, особенно моя жена, стали тесно общаться с митрополитом Антонием Сурожским (Блюмом). Она писала его портрет – единственный прижизненный. Он тогда уже был немощен, перестал сам приезжать в Россию, и мы несколько раз всей семьей, с детьми, отправлялись к нему.

Что он важного говорил людям, есть в его книжках. Хотя, на самом деле, он ни одной не написал. Все его издания – с диктофона записанные беседы. Когда ему однажды кто-то принес на подпись книгу, он сказал: «Представляете, я понятия не имею о том, что в этой книге». Владыка не раз говорил: «Я не могу отвечать за все, что написано в этих книгах». А в одной беседе с нами он произнес: «Имейте в виду: то, что я сейчас скажу, не нужно разносить дальше. Это мое мнение, которое может быть для кого-то соблазнительным». И высказался по богословскому вопросу.

Также лет шесть я каждый год ездил в Америку, к протоиерею Виктору Потапову, настоятелю кафедрального собора св. Иоанна Крестителя в Вашингтоне, который почти 30 лет вел православные передачи на «Голосе Америки». Когда мы с женой впервые увидели отца Виктора, услышали первые произнесенные им фразы, мы ахнули: он оказался удивительно похожим на отца Анатолия!

Его храм к моменту нашего знакомства был настолько ухожен, что трудно было придумать, что еще там можно сделать. В результате я сделал мозаики на фасадах храма, мозаики и росписи в часовню на приходском кладбище.

Сейчас он остается духовно близким для нас человеком. К сожалению, видимся мы редко.

Это таинственное и необъяснимое присутствие Божественной силы, которая проявляет себя в ответ на какие-то надежды, чаяния, просьбы людей.

Как это происходит – сказать не могу. Чудо – это не феномен, то есть не нечто необъяснимое с научной точки зрения. Чудо - то, что оказывает воздействие на душу, а естественным путем или сверхъестественным, не так важно. Если все проходит без каких-то последствий для человеческих душ, остается только пожать плечами и констатировать: «Ну, вот был случай».

Для человека, который участвует в таинствах Церкви, чудеса обычны. Если мы верим в чудо, что хлеб и вино превращаются в Плоть и Кровь Бога, верим, что через Причастие сами приобщаемся к Вечной Жизни, – это гораздо больше, чем исцеление какой-нибудь физической немощи.

- Ответственность есть, что написали чудотворную икону?

Стыдно, что сам икону написал, а выпить иногда в хорошей компании не прочь, - со смехом отвечает художник. - А если серьезно – да, ответственность увеличивается, но не из-за конкретной иконы, а из-за возраста, осознания того, что с каждым годом времени остается меньше.

Как-то, когда еще жив был мой духовник, я раздумывал, согласиться мне или не согласиться на один заказ, выполняя который я бы делал не совсем то, что мне хотелось. На что отец Анатолий мне сказал: «Тебе сколько лет-то? (а мне было за 40). Зачем тратить время на то, что тебе не хочется делать?» Для меня ответственность больше вот в этом: стараться не делать то, что не по совести…

Любимое

- Любимые иконы, образы, которые предпочитаете писать, у Вас есть?

Мне нравится иконография иконы Корсунской Божией Матери, и так сложилось, что я несколько раз писал ее. Очень много раз писал Нерукотворный Образ. Но это протоикона, поэтому имеет смысл вновь и вновь возвращаться к ней - чтобы увидеть самого себя, куда ты пришел или не пришел. Постоянно пишу святителя Николая. Он всегда узнаваем и его интересно писать.

Не очень люблю изображать святых, не имея хорошего образца, если есть только абстрактный лик, непонятно, как святой выглядел и мало информации, мало сведений… Получается, что создаешь условное изображение. Гораздо интереснее писать святого, память о котором сохранилась и бережно передается, или есть фотографии.

Я не раз писал по фотографиям святого Иоанна Кронштадтского, новомучеников. Для меня важно передать индивидуальные черты святых, освященные Божественным светом.

- Что интереснее - монументальная церковная живопись или иконопись?

Я люблю делать все, и особенно то, что не умею. Часто берусь за то, что никогда не пробовал, – из такого спортивного интереса. Это дает мне силы, вдохновение.

Хотя я могу смиренно и бесконечно повторять и повторять привычную работу, как музыкант, бесконечное число раз играющий произведения Баха или Моцарта. Это здорово.

А бывает, надо сделать что-то новое, например, расписать стену. Хотя сейчас это и физически уже тяжело и требует воли: надо себя понуждать, рано вставать, много работать. Нужна дисциплина и взаимодействие с людьми. Руководить росписью, расписывать в команде - отдельная тяжелая профессия. Потому сейчас я расписываю один - храм Казанской Божией Матери в подмосковной деревне Пучково.

Есть много вещей, которые я люблю делать: резать по дереву, по камню…

Очень люблю эллинское и египетское искусство. И не будь я иконописец, затеял бы какую-нибудь веселую роспись…

- Чем процесс написания иконы отличается от процесса написания картины?

Процесс иконописи регламентирован. Через каждое действие, через повторение каких-то формул, символов человек приобщается к тому, что он делает. В идеале работа иконописца должна быть осмысленным служением, причем смыслом наполняется каждый шаг, начиная с выбора материала.

У меня есть опыт, когда я из бревна вырубал доску, готовил и писал икону. Все имеет значение, в том числе и приготовление краски: собирание материалов, растирание. Просто купить краску в банке – другое. Упускаешь в этом случае очень много полезного для души. Много важного содержится в самом технологическом процессе.

У отца Павла Флоренского описано символическое значения каждого результата работы иконописца. Материальное делание с духовным очень связаны. В реальности все, о чем я говорю, получается осуществлять лишь частично.

Два художника в доме

- Два художника в семье: с супругой критикуете друг друга, советуетесь?

Мне требуется поддержка, и я советуюсь со всеми: с детьми, с женой, со знакомыми, как понимающими, так и не понимающими. Ведь я работаю для людей, и мне необходим такой универсальный взгляд. И по природе я конформист, способен к компромиссу.

А жена, она – творит, ей замечания лучше не делать. Да и нет смысла: она самовыражается, какие тут могут быть замечания?

Так что творческих споров у нас не возникает: я пишу свое, жена – свое. Ну, еще я ношу ей этюдник, готовлю дощечки (она любит на дощечках писать). И делаю все рамы для ее картин.

- День начинается с мастерской?

Утром я обычно на объекте, затем еду в мастерскую, где мы как раз работаем с женой.

Вечером обычно смотрим вместе кино. Так происходит последние лет пять. Раньше ни телевизора не было, ни видео. Потом у всех детей появились компьютеры, и мы решили себе купить dvd. А выросли дети без телевизора. Но не потому, что им категорически запрещалось! Они могли сходить к соседям, посмотреть что-то по своему выбору. Мы и сами ходили к соседям иногда смотреть телевизор. Просто иметь его дома невозможно: насилие над личностью, поскольку он буквально «затягивает», причем всякой ерундой.

Дети – не художники?

Старшая дочка закончила истфак МГУ, вышла замуж за скульптора, который занимается резьбой иконостасов, и помогает ему. Она может и золотить, и рисовать. Но у нее трое маленьких детей…

Другая дочка по образованию - дизайнер одежды. Тоже умеет золотить. Вот сейчас мне золотит для храма – подрабатывает.

Сын Ваня может все – лепить, рисовать, но он лепит котлеты. Он – повар. Жена как-то попросила: «Вань, свари борщ, ты же повар». На что последовал ответ: «Нет, не буду. Повар – это не то, что вы думаете!»

Младший сын тоже подрабатывает у меня в мастерской, но он компьютерщик и видит себя в этом.

Я считаю, что мы много чего неправильного допустили в их воспитании. Но то, что они сами себе выбрали путь и сами идут по нему, – это нормально.

- Дети выросли и не перестали ходить в храм?

Они ходят в храм, но для них это не то, что для нас. То, что не куплено дорогой ценой, обычно не ценится. А они с самого детства в церковной жизни, для них все естественно, спокойно, просто, без откровений. Думаю, что у каждого еще впереди настоящее открытие Бога.

- Как успевали уделять время и работе, и детям, когда они были маленькие?

В этот момент в дверях появляется сын Иван.

Вань, ответь, как мы вас воспитывали? -

У меня встречный вопрос – семья не мешала творчеству? - спрашивает Иван .

Мешала, - смеясь, говорит Александр Михайлович . - Все время…

Нас же четверо, - продолжает Иван. – Можно сказать, что родители жили отдельно от нас - в мастерской, возвращаясь лишь ночевать. А дети дома. Ты меня один раз в школу привел – в первом классе.

Сколько раз я приходил на родительское собрание, - вспоминает художник, - и не мог класс найти. И решил больше не ходить. Ваня сам решает все свои проблемы с детства. Вот сейчас за несколько дней ему нужно оплатить обучение в институте.

- Как насчет большой семьи и проблемы с самореализацией: часто приходилось делать что-то для заработка?

У меня кризис среднего возраста, который продолжается вот уже 10 лет. Я очень хочу завязать с этими заказными работами и сделать что-нибудь для себя. То, что мне хочется. Но пока получается только эпизодически. Дети не совсем независимы. Только с этого года они перестали просто так получать деньги.

Так что никогда не было свободы делать то, что хочешь. Мне есть, куда рваться, о чем мечтать.

Возникают ситуации, когда кажется, что все идет не так, как надо, опускаются руки, состояние близкое к депрессивному?

Не было лет с 16. Да и тогда – только после активных дружеских посиделок.

На самом деле я счастливый человек, у меня чудесная жена, без которой себя не мыслю. Мы с ней – одно целое. Бывает, конечно, можем поругаться. Она у меня казачка, выросшая на Кавказе, с соответствующим темпераментом. Какая уж тут депрессия!

Чуть меньше года назад, в конце февраля 2015 года, выдающийся русский иконописец Александр Соколов скончался на 55-м году жизни. В память о нем в московском Центральном доме художника 9 февраля открылась выставка "Видеть любовь".

Сегодня чудесная целительная сила образа Божией Матери "Неупиваемая Чаша" в Серпуховском Высоцком монастыре общеизвестна, и едут к ней паломники со всей России. Но вот о том, что написал ее наш современник в 1993 году, знают немногие. Мы привыкли к тому, что чудотворные иконы "намолены" веками… Александр Соколов - один из немногих иконописцев, кто смог при жизни наблюдать, как написанная им икона становится по-настоящему почитаемой в народе. Созданная для Серпуховского Высоцкого монастыря в 1993 году, икона "Неупиваемая Чаша" стала по глубоким и искренним молитвам являть чудеса, спасать жизни и судьбы самых отчаявшихся. Копия иконы есть на выставке, а оригинал находится в монастыре.

Впервые этот образ был обретен в конце XIX века, когда явился одному крестьянину, отставному солдату, жаждущему исцелиться от своего недуга… Самого горького русского недуга, самой пагубной страсти - винопития. Пройдя пешком нелегкий путь паломника, он отслужил молебен у обретенной иконы и вернулся домой абсолютно здоровым. Икону почитали, к ней притекало множество верующих вплоть до 1929 года, когда большевики подвергли серпуховскую обитель разорению, а икону уничтожили.

В 1993 году иконописец Александр Соколов фактически создал "Неупиваемую Чашу" заново, разрабатывая иконографию самостоятельно под чутким оком своих духовных наставников. Это был его вклад в восстановление монастыря, работал он бесплатно.

В лихие 1990-е, в самый разгар крушения страны, горькое пьянство для множества людей было печальной последней точкой в сломанной судьбе. Былая слава возрожденного образа Богородицы не угасла, и к "Неупиваемой Чаше" пошли люди. Сначала сотнями, потом тысячами, а вскоре - неисчислимым потоком. О том, насколько широким был молитвенный отклик, свидетельствует то, что икону буквально завесили плотной "занавеской" из приношений от исцелившихся прихожан. Жертвовали кольца (в благодарность за спасенную семью), цепочки, серьги и другие драгоценности. Благодаря щедрым дарам от паломников, иконе не только сделали новый оклад, но и начали работы по восстановлению монастыря.

На все вопросы по этому поводу Соколов отвечал, что чудо - это обычное явление для верующего человека, часть реальности. В одном из последних интервью иконописец признался, что не считает свой талант некой формой послушания или подвигом:

"Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и людям, а просто - путь" .

Иконописца порой обвиняли в излишнем психологизме. И если его жена Мария занималась духовной живописью, где не так трудно соединить в образе священника или монаха черты человеческого характера и земной личности с высоким призванием служения Богу, то Александр Соколов писал лики Христа, Богоматери, святых - образы молитвенные. Но для него такой персонализированный подход - не попытка как-то принизить искусство иконописи или добиться портретного сходства. Скорее, попытка передать глубину личности святого. Так, например, над иконой "Царственные мученики" Соколов работал около 2 лет. Он изучал различные источники информации о жизни царской семьи, пытался узнать как можно больше о характере каждой из дочерей Романовых. Сегодня у этой иконы молятся монахи в Смоленском скиту на Валааме.

"Роль икон в нашей жизни - это роль свидетелей. Память Церкви хранит множество случаев воздействия на людей сверхъестественной силы непосредственно через иконы. Взгляд, иногда речь, обращенная к предстоящему. Поэтому страшно работать с этими досками, страшно быть недобросовестным, корыстным, невежественным, превращать иконописание в производство, иконы - в товар"

Многие из экспонатов - это эскизы, копии или фото, но иначе и быть не может, ведь оригиналы находятся в храмах - в виде фресок, мозаик, икон и целых иконостасов. Есть и много работ из частных коллекций, которые хранятся не как картины или предметы искусства для коллекционирования, но как настоящие семейные реликвии. Увидеть их можно будет до 27 февраля - закрытие выставки состоится в день трагической годовщины.

Работы, созданные русским иконописным мастером, дополняют живописные картины его вдовы, художницы Марии Вишняк. Творчество супругов во многом переплетается и дополняет друг друга. Мария Вишняк написала портреты многих духовных лиц, с которыми иконописец общался, которые оказали огромное влияние на его жизнь и творчество: митрополит Антоний Сурожский, архимандрит Зинон, отец Анатолий Яковин , который и благословил художника Александра написать свои первые иконы для маленького храма во Владимирской области. Сегодня этот храм в селе Великодворье недалеко от Гусь-Хрустального считается настоящим памятником возрожденного русского иконописного искусства.

Мария Вишняк отмечает, что на иконах, написанных Соколовым, никогда не увидеть слишком строгого, жесткого выражения ликов святых. Только бесконечное милосердие к молящимся грешникам.

"Я воспитывался в простой советской нерелигиозной семье и пришел в церковь во многом благодаря иконам… Икона влекла своей непонятностью. Это было послание на непонятном языке. Но главный смысл послания был понятен. И выражался он во взгляде Спасителя с иконы XV века (Рублевский Спас). Входя в зал, я встречал взгляд Любви. Это трогало, особенно учитывая наше "духовное сиротство" и мое личное…" (из записок Александра Соколова).

ДОСЬЕ

Александр Соколов родился в 1959 году в Москве. Служил в армии в Балтийском флоте. Прошел обучение в художественной школе им. Сурикова при Академии художеств, Московской государственной художественно-промышленной академии им. С.Г. Строганова. Работал со знаменитым русским иконописцем архимандритом Зиноном (Теодором) над иконостасом в селе Пятница Владимирской области. Расписывал храмы в России и за рубежом: в Польше, Японии, США, Греции, Азербайджане, на Кипре.

Персональные выставки икон Александра Соколова проходили в Японии (1997), Индии (1998), Люксембурге (1998), США (1998), Финляндии (2006) и т.д. В 2014 году работал над созданием алтарного образа для храма на Сицилии (Италия). Скончался 27 февраля 2015 года в Москве после тяжелой болезни.

Самые известные работы Александра Соколова

Образ Пресвятой Богородицы "Неупиваемая Чаша"
Иконы для храма Параскевы Пятницы в селе Великодворье Владимирской области
Икона "Царственные мученики"

Александр Соколов родился в 1959 году в Москве. С детства любил рисовать, учился в Московской художественной школе при Академии художеств, затем - на отделении реставрации МГХПУ им. Строганова. По окончании работал во Всероссийском художественно-реставрационном центре им. Грабаря.
Крещеный с детства, он воцерковился в 16 лет, а в 21 год по благословению своего духовника о. Анатолия Яковина начал создавать иконы. Первую написал для маленькой деревянной церкви св. мученицы Параскевы села Пятница (Великодворье) Владимирской области, где и служил о. Анатолий.

Иконы, фрески – все, что бы ни писал Александр Соколов, отличается ярко выраженным авторским стилем, строгой каноничностью и невероятной духовной концентрацией. Особенностью стиля мастера, всегда узнаваемого, является очень точный и свободный рисунок, изысканный теплый колорит, тщательная выстроенность композиций и глубокая богословская осмысленность каждого сюжета. Его образы всегда возвышенны, молитвенны, эмоционально насыщенны. Он не признавал формально написанных, бездушных икон (к сожалению, таких в современной практике не так уж мало), а духовность понимал не как отсутствие эмоций, а как глубокие чувства — любовь, покаяние, сострадание, боль, радость. Именно поэтому его работы так трогают зрителя, побуждая к молитве и размышлению о бытии.
Александр Соколов помог стать настоящими иконописцами многим художникам. Он охотно делился с коллегами всем, что знал и умел, касалось ли это технологии или художественной техники, решения образа или даже просто житейских вопросов. Можно с уверенностью сказать, что он был не только хорошим мастером, но и мудрым человеком, общение с которым, как говорили св. отцы, есть подлинная духовная школа.

Нередко от его друзей приходилось слышать, что Саша - счастливый человек, щедро одаренный Богом, Который дал ему все: талант, любовь, добрый характер, невероятную трудоспособность. Александр Соколов был не только щедро одарен, но и не менее щедро сеял и сторицей собирал урожай, умел раздавать и делиться всем, чем наградил его Господь. А, главное, он служил своим талантом Богу и Церкви. Даже в последние дни, съедаемый стремительно развивавшейся болезнью, он писал икону.

Его болезнь была хотя и тяжелой, но не продолжительной. Он умер, причастившись, с молитвой на устах. Его отпевали в день Торжества православия, когда Церковь вспоминает защитников иконопочитания. А сороковой день пришелся на праздник Благовещения.

(† 27.02.2015)

В возрасте 54 лет после тяжелой болезни скончался известный иконописец Александр Михайлович Соколов.

Александр Соколов родился в 1960 г. В 1972-1978 гг. обучался в Московской художественной школе при Академии художеств. Учился в Московском высшем художественно-промышленном училище (бывшее Строгановское) — ныне Московская государственная художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова. В 80-х гг. участвовал в восстановлении Свято-Данилова монастыря.

Жена — художница Мария Вишняк, четверо детей.

— Когда Вы первый раз сознательно увидели икону?

— Мне было лет 14-15, я учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств. Она тогда находилась в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. Помню свои ощущения, когда входил в зал, где висел Звенигородский Спас Рублева: мурашки по телу. Безо всякой экзальтации, на которую, наверное, не способен совсем, я чувствовал свет, исходивший от иконы и воспринимал ее именно как Явление.

А незадолго до этой встречи я прочел Библию — по порядку — сначала Ветхий Завет, потом — Новый. Библию, напечатанную на тонкой папиросной бумаге, привезла из-за границы тетя.

А в 16 лет — крестился. Была, видимо, юношеская тоска, необходимость понять смысл жизни. Причем в острой форме: если нет смысла, то зачем жить? Это происходило не только со мной: что-то было в атмосфере, заставлявшее людей искать выход из совершенно бессмысленной действительности…

— Что для Вас иконопись?

— Сначала было ощущение от встречи с иконой. Хотелось знать больше, понять. До осмысления, что такое икона, было еще далеко.

Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и людям, а просто — путь. Аскетическая практика. Человек может заниматься формированием своей собственной души, выполняя какое-то делание.

Не хочу никого обижать, но часто люди, занимающиеся иконописью, производят предметы культа. С благородной целью — украсить храм, дать людям средство для молитвы и, что тоже достойно, на мой взгляд, заработать денег себе на жизнь. Но в идеале, это все должно быть второстепенным.

А главная цель — формирование собственной души. Если человек занимается церковным искусством, он настраивается на Божественную гармонию.

— Что интереснее — монументальная церковная живопись или иконопись?

Я люблю делать все, и особенно то, что не умею. Часто берусь за то, что никогда не пробовал, — из такого спортивного интереса. Это дает мне силы, вдохновение.

А бывает, надо сделать что-то новое, например, расписать стену. Хотя сейчас это и физически уже тяжело и требует воли: надо себя понуждать, рано вставать, много работать. Нужна дисциплина и взаимодействие с людьми. Руководить росписью, расписывать в команде — отдельная тяжелая профессия. Поэтому сейчас я расписываю один — храм Казанской Божией Матери в подмосковной деревне Пучково.

У Саши Соколова было очень много работы, много объектов, многие батюшки желали, чтобы он расписал их храм — он разрывался. Ему трудно было в одном храме все полностью взять и закончить. Приходилось быть в разных местах. Поэтому мы с ним, с одной стороны, работали несколько лет — четыре с половиной года, а с другой стороны, — гораздо меньше, чем хотелось бы. Это были, в основном, какие-то урывки. Но даже эти эпизоды, встречи были чрезвычайно интересными: мы очень наполненно, жизненно и богословски, обсуждали с ним сюжеты нашей храмовой росписи. Он успел сделать чуть больше половины. Творчески с ним было очень интересно работать. Мне кажется, что и ему было интересно. Саша даже говорил, что ему непривычно: чаще общение иконописца с настоятелем сводится к деньгам, квадратуре, срокам — а тут о. Леонид вникает во всякие подробности, тонкости, задает вопросы. В результате у нас получилось несколько совместных открытий (Саша шутил, что можно их запатентовывать). Например, мы придумали новую «Лествицу Иакова». Обычно она изображается либо просто в виде длинной деревянной лестницы со ступенечками-перекладинами — либо, наоборот, как парадная лестница (в Троице-Сергиевой Лавре есть такое изображение в академическом храме). Мы придумали изобразить ее в виде ступеней, вырубленных в скале — как это бывает в древних монастырях, которые где-то на высотах находятся.

Саша Соколов вошел в эту стихию, не сопротивлялся, спрашивал, предлагал свои сюжеты, соглашался с моими. В пространстве храма существуют очень разные поверхности: большие, широкие и очень тесные; своды, повороты стен, окна, арки и арочки и прочее. Распределить все это, разбить на какие-то логические куски, провести через все единую идею, что-то не упустить, и, напротив, чем-то пожертвовать — это огромная, сложная, часто утомительная работа. Все это мы с ним прошли. То, что не дописано, в целом, продумано. Хотя, конечно, по ходу постоянно что-то меняется, уточняется, но именно уже в контексте главной идеи.

Всегда было очень интересно наблюдать, как он работает. Вспоминается такое яркое начало. Саша приехал, спросил, что мы хотим, что нам нужно. Я рассказал какие-то свои идеи и предложил сделать сначала эскиз, чтобы посмотреть, как он это видит с учетом моих пожеланий. Саша стал как-то мяться: «Да, хорошо, сделаю эскиз...» — а потом вдруг: «А можно я залезу, порисую?» И стало понятно, что именно так надо начинать: художник должен потрогать стену, ощутить пространство не только на глаз, но и кистью. Он куда-то залез и стал рисовать «водой»: окунал кисточку в чуть-чуть подкрашенную воду и прямо на стенах широкими движениями наводил почти условные линии, примерные рисунки. Часть из них воплотилась в то, что есть сейчас, но во многих местах теперь совсем другие сюжеты. Саше важно было вживую почувствовать стены, я его понял, пошел навстречу, и никаких эскизов мы потом не делали, все было «наживую». Полностью. Если что-то решали изменить, то он прямо поверх рисовал другое.

Мне нравится, когда на иконе художественными средствами цитируется Священное Писание. Например, в Рублевской «Троице» боковая часть стола-жертвенника темная, а верхняя с Чашей — аж светится. Это прямая цитата из апостола Павла, что Ветхий Завет — это тень Нового Завета. Так вот. Принято у гробницы Христа изображать стражников в таком растерянном виде, а в Евангелии сказано: «Пали, как мертвые». И Саша перерисовывал одного воина: один у него удивленный, а второй — «яко мертвый». И много было таких моментов, когда мы из Евангелия и из всей Библии цитировали выразительными средствами, это было очень интересно.

В общем, по человечески очень жаль, что прервалась наша работа с Сашей Соколовым. Хотя, когда мне удалось, буквально за день до его смерти, последний раз кратко пообщаться, Саша сказал: «Отец Леонид, мы обязательно закончим!» Надеюсь на Сашину молитву!

В одной книге Клайва Льюиса ангел примерно так говорит художнику: ты стремился к Раю, это прозревалось в твоих картинах, теперь ты можешь просто в этом пребывать. Правда, тот художник отказался: слишком пристрастен был к возне с красками. А Александр Соколов, я уверен, ныне пребывает с Господом и с Его святыми, которых возлюбил и познал через особый дар иконописания.

Отпевали Сашу в день Торжества Православия, как раз связанный с иконопочитанием. 40-й день пришелся на Благовещение — основной сюжет Царских врат, один из самых часто исполняемых иконописцами. Да откроются Врата Райские рабу Божию Александру, да и, в свое время, всем нам, познающим через иконы тайны Горнего мира.

Протоиерей Леонид Царевский